всё было сделано, но ничего не исполнено
Главный герой – из московских дворян, сын статского советника, выпущен в 1819 году из Дворянского полка прапорщиком. За 1820-е годы успел сходить в отставку, вернуться, дослужиться до штабс-капитана, повоевать с турками, получить Анну 3-й степени с бантом и Георгия 4-й.
Характеристики от начальства, я бы сказала, вполне приличные: «Ведёт себя по службе изрядно; способности ума имеет изрядные; пьянству и игре не предан, в хозяйстве хорош».
Что же с ним такого случилось?
История – из пролога и основного действияПролог: в 1829 году Ситников подал прошение на высочайшее имя, где описал свои горести, попросил выдать 25к рублей, чтобы жениться на генеральской дочке, которую насильно выдают за старика. А при отказе – расстрелять, чтобы другим было неповадно тревожить царя, т.к. в такой жизни смысла всё равно нет.
К письму Ситников приложил «особый проект» с дельными, рациональными, на его взгляд, предложениями:
1) запрет неравных по возрасту браков;
2) преподавание философии в университетах;
3) отмена цензуры;
4) выставить у дворца «вазу для писем с прожектами» (привет, Павлов ящик!);
5) как и когда офицерам генштаба (т.е. ему в том числе) участвовать в сражениях.
Как можно догадаться, порыв отчаянный души... не оценили. Ситникова отослали сначала в Гродненскую губернию, работать свою топографическую работу, затем в Казань. Георгиевский орден, увы, как-то отозвали, чем очень человека обидели. Поэтому в списках кавалеров его нет. Зато по пути успел жениться – уже на другой даме.
И здесь – время для основного действия. 22 июня 1831 года Бенкендорфу донесли, что Ситников распространяет преступные бумаги, нарушает всеобщее спокойствие и мутит воду среди мирного населения. В качестве доказательств были найдены две печати, пачка писем в разные инстанции, список фамилий и – моё любимое – белая книжка в кожаном переплёте, в которой была записана условная азбука со столбцами цифр, что складывались в «Голштейн-Готторн».
Письма Ситников, как потом признался на допросе, писал разным почерком и высылал, куда только мог – в Московскую городскую думу, разные земские суды, канцелярию Донского войска, нескольким военным и чиновникам. Прикладываю скрин, чтобы оценить душевность одного из посланий:Прикладываю скрин, чтобы оценить душевность одного из посланий:
Общий дух всех писем можно поделить на несколько веток:
а) вот эта общеславянская идея (человек вообще был явно в теме Соединённых славян);
б) традиционные воззвания о сокращении службы и отмене крепостных со ссылками на Священное Писание (где-то я уже такое встречала… где же… интересно), что все люди должны жить в дружбе, равные, как братья;
в) призывы вставать, работать, вооружаться для «свержения ига чужеземного, истребления немцев, жидов, чухон, восстановления свободы вечевой и заключения Сатаны по 20 главе Апокалипсиса в Геенну», о как. И ещё цитата, насчёт резать иностранцев:И ещё цитата, насчёт резать иностранцев:
Бонусом шли списки всякой запрещёнки (например, послания Рылеева жене) и хладные истории о сотнях и тысячах угнанных в Сибирь без всякого суда. Два благородных общества, северное и южное, истреблены, – пишет Ситников адъютанту 6-й пехотной дивизии Бегичеву (который его видел 1-2 раза в жизни), – не допустите, чтобы погибло и западное.
В ходе следствия Ситников рассказывал одну сказку за другой: что письма он нашёл на киевской улице, что отправлял их в порыве душевных припадков. Заодно – к вопросу о Сибири – приплёл бывшего деверя своей жены, поляка, который-де рассказал ему, что Общество соединённых славян никуда не исчезло, в Сибирь сослали лишь 12 человек, а осталось в 50 раз больше, включая разных полковников и генералов. Кстати, одному адресату, тому полковнику Ренне, что на скрине про иностранцев и холеру, он писал, потому что как раз в это время шла вся польская история. Переживал человек, что славяне кровь друг друга проливают.
Отдельно доставляет история «как Ситников в гости к Ивашевым ездил». Со слов полковника Маслова, какого-то жандармского начальника: Со слов полковника Маслова, какого-то жандармского начальника:
Сам Ситников утверждал, что всё было не так, вели пустые разговоры о славянских делах, он рассуждал, а генерал против не говорил ни слова, и вообще, не проиграл, а выиграл.
Короче говоря, ломали человека с толком и расстановкой, и в конце концов добились. Ситников сознался, что все письма – его руки, а причинами стали приступы сумасшествия, разлука с женой и неполучение ордена. А почерк менял – чтобы выглядело солиднее, чтобы подумали: вот, действует целое общество! Утверждал, что никаких соучастников не имел (да так оно, скорее всего, и было).
Судили Ситникова с августа 1831 по январь 1832 гг.: больше полугода (в Алексеевском равелине он куковал с конца июня) разбирались с одним (1) человеком. Забегая вперёд, скажу, что всех адресатов признали непричастными, потому что они в 99% случаев никакого Ситникова знать не знали.
Но здесь веселье не заканчивается, потому что в ходе следствия развернулась целая эпопея, лучшие умы российского сыска пытались дознаться: вменяем ли Ситников? Сам он, как я уже писала, каялся в приступах сумасшествия, побудивших на рассылку крамолы. Комендант крепости сообщал, что арестант ругается, кричит, гонит прочь смотрителя – в общем, напрашивается на смирительную рубашку и привязывание к кровати. Ещё два красноречивых эпизода:Ещё два красноречивых эпизода:
Периодически грозили привязать – успокаивался.
Спросили родственников: отец после свидания с горечью заявил, что видел в сыне «отчаянного фанатика, который, потерявши здравый рассудок, не думает о том, что дерзкими своими поступками доводит себя до погибели и наносит жестокую скорбь отцу и несчастной своей жене». Кузины заявили, что это у них семейное, от той же горячки страдают дядя, мать и брат, и по арестованному давно было заметно, что с головушкой не того.
В результате царь повелел провести полное освидетельствование. Лекарь донёс, что Ситников абсолютно вменяем (позднее пришли к выводу, что он притворяется). Тем не менее, буйствовать товарищ не перестал, отказывался давать показания и идти в комиссию, поэтому вязали к кровати вполне активно.
Чем всё закончилось? Ситникова признали виновным по пунктам:
1) оскорбление величества;
2) злоумышление против целости и безопасности государства;
3) предположение разрушить существующий порядок;
4) рассеивание ложных, вредных слухов – сочинение и рассылка возмутительных писем и пасквилей, в которых он воспламенял мирных граждан к измене, мятежу и убийствам…ниспровержению законной власти и, толкуя ложно тексты Священного Писания, убеждал принять проект «вечевого правления».
Первоначальный приговор – смертная казнь, все сочинения публично сжечь на площади. Но тут аудиториатский департамент посчитал, что вопрос о невменяемости как-то быстро закрыт, проверьте его там ещё раз! Проверили. Вменяем, только голова горячая, пожалеть надо. Департамент пожалел: признал злостным преступником и присудил – по классике – лишить чинов, орденов, дворянства, сломать шпагу и выслать на каторжные работы (срок не нашла, увы).
Оставалась последняя инстанция в лице милосердного царя, в котором Ситников так хотел найти сочувствие к своим проектам. Царь не поверил, что кто-то мог совершить такое в здравом уме, и повелел: знаков отличия лишить, заключить в монастырь, как опасного для общества. По другой версии – в Шлиссельбургскую крепость. Занавес.
Вот такая история. В чём-то даже удивительная. В фондах Третьего отделения лежит дело с длинным названием: «О штабс-капитане генерального штаба Ситникове, сочинявшем и рассылавшем пасквили и возмутительные письма, и о подозреваемых в связях с ним старшим адъютантом 6-й пехотной дивизии Бегичеве, чиновнике Томашевском и других». Триста страниц почти.
Основной (потому что ещё попробуй найди) источник: Дело Ситникова. Проект вечевого правления (по архивным данным) // Голос минувшего. – 1917. – № 7–8. – С. 105–123.
Было бы совсем хорошо, оставляй автор ссылки, но что есть. Пишет, к слову, что дальнейшая судьба Ситникова неизвестна, а в книжке про алфавитный-список-всяких-революционеров (не помню название) указано, что он умер в районе 1836-37 года. Пруф пока найти не могу, так что вопрос не закрываем.
Характеристики от начальства, я бы сказала, вполне приличные: «Ведёт себя по службе изрядно; способности ума имеет изрядные; пьянству и игре не предан, в хозяйстве хорош».
Что же с ним такого случилось?
История – из пролога и основного действияПролог: в 1829 году Ситников подал прошение на высочайшее имя, где описал свои горести, попросил выдать 25к рублей, чтобы жениться на генеральской дочке, которую насильно выдают за старика. А при отказе – расстрелять, чтобы другим было неповадно тревожить царя, т.к. в такой жизни смысла всё равно нет.
К письму Ситников приложил «особый проект» с дельными, рациональными, на его взгляд, предложениями:
1) запрет неравных по возрасту браков;
2) преподавание философии в университетах;
3) отмена цензуры;
4) выставить у дворца «вазу для писем с прожектами» (привет, Павлов ящик!);
5) как и когда офицерам генштаба (т.е. ему в том числе) участвовать в сражениях.
Как можно догадаться, порыв отчаянный души... не оценили. Ситникова отослали сначала в Гродненскую губернию, работать свою топографическую работу, затем в Казань. Георгиевский орден, увы, как-то отозвали, чем очень человека обидели. Поэтому в списках кавалеров его нет. Зато по пути успел жениться – уже на другой даме.
И здесь – время для основного действия. 22 июня 1831 года Бенкендорфу донесли, что Ситников распространяет преступные бумаги, нарушает всеобщее спокойствие и мутит воду среди мирного населения. В качестве доказательств были найдены две печати, пачка писем в разные инстанции, список фамилий и – моё любимое – белая книжка в кожаном переплёте, в которой была записана условная азбука со столбцами цифр, что складывались в «Голштейн-Готторн».
Письма Ситников, как потом признался на допросе, писал разным почерком и высылал, куда только мог – в Московскую городскую думу, разные земские суды, канцелярию Донского войска, нескольким военным и чиновникам. Прикладываю скрин, чтобы оценить душевность одного из посланий:Прикладываю скрин, чтобы оценить душевность одного из посланий:
Общий дух всех писем можно поделить на несколько веток:
а) вот эта общеславянская идея (человек вообще был явно в теме Соединённых славян);
б) традиционные воззвания о сокращении службы и отмене крепостных со ссылками на Священное Писание (где-то я уже такое встречала… где же… интересно), что все люди должны жить в дружбе, равные, как братья;
в) призывы вставать, работать, вооружаться для «свержения ига чужеземного, истребления немцев, жидов, чухон, восстановления свободы вечевой и заключения Сатаны по 20 главе Апокалипсиса в Геенну», о как. И ещё цитата, насчёт резать иностранцев:И ещё цитата, насчёт резать иностранцев:
Бонусом шли списки всякой запрещёнки (например, послания Рылеева жене) и хладные истории о сотнях и тысячах угнанных в Сибирь без всякого суда. Два благородных общества, северное и южное, истреблены, – пишет Ситников адъютанту 6-й пехотной дивизии Бегичеву (который его видел 1-2 раза в жизни), – не допустите, чтобы погибло и западное.
В ходе следствия Ситников рассказывал одну сказку за другой: что письма он нашёл на киевской улице, что отправлял их в порыве душевных припадков. Заодно – к вопросу о Сибири – приплёл бывшего деверя своей жены, поляка, который-де рассказал ему, что Общество соединённых славян никуда не исчезло, в Сибирь сослали лишь 12 человек, а осталось в 50 раз больше, включая разных полковников и генералов. Кстати, одному адресату, тому полковнику Ренне, что на скрине про иностранцев и холеру, он писал, потому что как раз в это время шла вся польская история. Переживал человек, что славяне кровь друг друга проливают.
Отдельно доставляет история «как Ситников в гости к Ивашевым ездил». Со слов полковника Маслова, какого-то жандармского начальника: Со слов полковника Маслова, какого-то жандармского начальника:
Сам Ситников утверждал, что всё было не так, вели пустые разговоры о славянских делах, он рассуждал, а генерал против не говорил ни слова, и вообще, не проиграл, а выиграл.
Короче говоря, ломали человека с толком и расстановкой, и в конце концов добились. Ситников сознался, что все письма – его руки, а причинами стали приступы сумасшествия, разлука с женой и неполучение ордена. А почерк менял – чтобы выглядело солиднее, чтобы подумали: вот, действует целое общество! Утверждал, что никаких соучастников не имел (да так оно, скорее всего, и было).
Судили Ситникова с августа 1831 по январь 1832 гг.: больше полугода (в Алексеевском равелине он куковал с конца июня) разбирались с одним (1) человеком. Забегая вперёд, скажу, что всех адресатов признали непричастными, потому что они в 99% случаев никакого Ситникова знать не знали.
Но здесь веселье не заканчивается, потому что в ходе следствия развернулась целая эпопея, лучшие умы российского сыска пытались дознаться: вменяем ли Ситников? Сам он, как я уже писала, каялся в приступах сумасшествия, побудивших на рассылку крамолы. Комендант крепости сообщал, что арестант ругается, кричит, гонит прочь смотрителя – в общем, напрашивается на смирительную рубашку и привязывание к кровати. Ещё два красноречивых эпизода:Ещё два красноречивых эпизода:
Периодически грозили привязать – успокаивался.
Спросили родственников: отец после свидания с горечью заявил, что видел в сыне «отчаянного фанатика, который, потерявши здравый рассудок, не думает о том, что дерзкими своими поступками доводит себя до погибели и наносит жестокую скорбь отцу и несчастной своей жене». Кузины заявили, что это у них семейное, от той же горячки страдают дядя, мать и брат, и по арестованному давно было заметно, что с головушкой не того.
В результате царь повелел провести полное освидетельствование. Лекарь донёс, что Ситников абсолютно вменяем (позднее пришли к выводу, что он притворяется). Тем не менее, буйствовать товарищ не перестал, отказывался давать показания и идти в комиссию, поэтому вязали к кровати вполне активно.
Чем всё закончилось? Ситникова признали виновным по пунктам:
1) оскорбление величества;
2) злоумышление против целости и безопасности государства;
3) предположение разрушить существующий порядок;
4) рассеивание ложных, вредных слухов – сочинение и рассылка возмутительных писем и пасквилей, в которых он воспламенял мирных граждан к измене, мятежу и убийствам…ниспровержению законной власти и, толкуя ложно тексты Священного Писания, убеждал принять проект «вечевого правления».
Первоначальный приговор – смертная казнь, все сочинения публично сжечь на площади. Но тут аудиториатский департамент посчитал, что вопрос о невменяемости как-то быстро закрыт, проверьте его там ещё раз! Проверили. Вменяем, только голова горячая, пожалеть надо. Департамент пожалел: признал злостным преступником и присудил – по классике – лишить чинов, орденов, дворянства, сломать шпагу и выслать на каторжные работы (срок не нашла, увы).
Оставалась последняя инстанция в лице милосердного царя, в котором Ситников так хотел найти сочувствие к своим проектам. Царь не поверил, что кто-то мог совершить такое в здравом уме, и повелел: знаков отличия лишить, заключить в монастырь, как опасного для общества. По другой версии – в Шлиссельбургскую крепость. Занавес.
Вот такая история. В чём-то даже удивительная. В фондах Третьего отделения лежит дело с длинным названием: «О штабс-капитане генерального штаба Ситникове, сочинявшем и рассылавшем пасквили и возмутительные письма, и о подозреваемых в связях с ним старшим адъютантом 6-й пехотной дивизии Бегичеве, чиновнике Томашевском и других». Триста страниц почти.
Основной (потому что ещё попробуй найди) источник: Дело Ситникова. Проект вечевого правления (по архивным данным) // Голос минувшего. – 1917. – № 7–8. – С. 105–123.
Было бы совсем хорошо, оставляй автор ссылки, но что есть. Пишет, к слову, что дальнейшая судьба Ситникова неизвестна, а в книжке про алфавитный-список-всяких-революционеров (не помню название) указано, что он умер в районе 1836-37 года. Пруф пока найти не могу, так что вопрос не закрываем.
@темы: историческое, буквы